Наталья Резанова - Открытый путь [сборник]

Противники сошлись. Они были примерно одинакового роста и телосложения, правда, один был светловолос, другой — темен. И бой, завязавшийся между ними, мог привести к любому исходу. Меч Сторверка был полегче и заточен по выпуклой стороне, оружие его противника — по вогнутой, с такой заточкой далеко не всякий боец мог управляться, и удар его, при надлежащей силе, был страшен. За Сторверка было присутствие его людей, за бандита — мощь отчаяния. Поначалу Оливеру казалось, что, победив, Сторверк может и отпустить побежденного, ведь не причинил же он никакого вреда Вальтарию, но, приглядевшись, увидел, что примерещившаяся ему улыбка Сторверка была на деле гримасой бешенства, и понял — нет. В жизнерадостном негоцианте проглянул его дикий эрдский предок, из тех, что, потеряв руку или ногу, продолжали бой, словно не чувствуя боли, и умирали, изойдя кровью, но вцепившись зубами в глотку врага. Было мгновение, когда бандиту удалось дотянуться до плеча Сторверка, по счастью лишь острием, не лезвием меча, но Родри инстинктивно метнулся на помощь капитану. Сторверк зарычал на него, и Родри шарахнулся в сторону, а в черных масленистых глазах противника промелькнул страх. И это подействовало на Сторверка, как сладкая приманка. Его уже ничто не могло остановить. Удары его сыпались, как удары цепа на току, и рука, отражавшая их, хоть и не выпускала меч, но все больше слабела. Если бы Оливер не был поглощен этим зрелищем, он вспомнил бы рассуждения Вальтария о том, как дерутся северяне, и как — южане. Перед ним было воплощение того, что Вальтарий назвал бы «северной манерой» — напор, ярость, физическая сила.

Южанин, не освоивший того, что Вальтарий назвал «манерой южной», — ловкости, изыска, холодного расчета, — дрался до конца. Но клинок Сторверка полоснул его по шее, он, захлебываясь кровью, сложился, пав на колени, а потом уперся в землю.

Матросы завопили. Сторверк стоял, опустив руки. Плечи его обвисли, выражение бешенства медленно уплывало с лица, мокрого от пота.

Нападавшие потеряли шесть человек убитыми. Те, кто, вероятно, были ранены, бежали. В команде Сторверка многие получили ушибы, ссадины, кое-кто — легкие ранения, и все. Это можно было счесть чудом, если не вспоминать о принятых мерах предосторожности. Сторверк приказал положить убитых в ряд и прикрыть парусиной.

— Всему хорошему когда-то приходит конец, — сакраментально произнес он, озирая пристань.

Пришлые рассеялись по своим кораблям, было холодно, знобко, бледное утреннее солнце казалось вялым и непроспавшимся.

— Не знал я, что ты такой кровожадный, — бросил Оливер.

— Я сам не знал. Теперь еще за лекарем посылать — вдруг кто хорохорится, а после, в море, рана воспалится…

— Давай посмотрю. Я кое-чему учился.

— Ну, брат, талантов у вас двоих — не перечесть. Датан мне сказал…

Что ему сказал Датан, так и осталось неизвестным. По пристани нестройно затопали тяжелые сапоги. Прямо к ним двигалось две дюжины крепких парней под мятым флажком с изображением пяти якорей. Возглавлял их мужчина средних лет в кирасе поверх теплой вязаной фуфайки, в шлеме с гребнем, но без плюмажа, с широким фальчионом у пояса. Официалы Лиги носили воинские звания, но по роду деятельности являли собою нечто среднее между моряками, военными и чиновниками. Сей последний, очевидно, решил предстать в ипостаси бранной. Расставив ноги и уперев руки в бока, он встал перед Сторверком и возгремел:

— Я тебя знаю, Сторверк Брекинг! Что ты тут натворил?

— Сделал твою работу, лейтенант. — Сторверк снова улыбался, слишком сильно открывая зубы, и улыбка эта была нехороша. — Ведь это вы должны оборонять наши грузы, иначе зачем мы платим Лиге? А вы заявляетесь, когда все уже кончено, и еще цепляетесь.

— Ну-ну, капитан. Цепляться я покуда и не начинал. Начну — ты сразу почувствуешь.

Официал нагнулся и потянул парусину с трупов. Вгляделся, посмотрел на Сторверка уже с другим выражением:

— Это что же, Фабиан со своими парнями?

— Он мне не представился, — безразлично буркнул Сторверк, ничем не выдав, что имя ему знакомо. — И только не говори мне, что это какой-нибудь аббат или племянник главы магистрата…

— Что ты, это личность в порту известная… за его голову Купеческая гильдия и награду назначила.

— Да? Это мне будет не лишнее. В возмещение убытков.

— Каких еще убытков? У тебя что, полег кто в драке?

— Упаси Господь. Мои люди не из тех, кто дает себя резать.

— Других, стало быть, режут? Шучу, шучу. Хотя — какие шутки? — Глаза официала недоверчиво сузились. — Это что же, твои положили Фабиана сотоварищи, а сами — без потерь? Прямо императорская гвардия, а не торговая команда!

— Знаешь поговорку: «Груз — отец жалованья»? Я своим людям плачу с каждого рейса. Они как про жалованье вспомнят, так груз получше всякой гвардии защищают.

— Что же у тебя за груз такой ценный?

— Обычный. Все заявлял, когда прибыл в Скель.

— Читал, помню. Интересные дела творятся, а? — Официал обвел собравшихся взглядом. — Я Фабиана знал, он обычно работал по наводке, и если он вон так, сломя голову в дело кинулся, значит, самолично его зацепило… что-то тут не просто. А ведь ты, друг любезный, хоть и не голодранец, и не в корыте плаваешь, купец не самый богатый. Что ты здесь такое взял?

— Ничего я не взял! С язычниками нынче проще договориться, чем с Купеческой гильдией!

— Ну, это как сказать… — Голос официала стал жестким. — Посторонние есть на борту?

— Нет, только свои.

— Тогда совсем странно… Что ж, прости, капитан Брекинг, но мы твой корабль обыщем. На предмет выяснения обстоятельств.

— Ваше право. — Сторверк пожал плечами. — Посторонитесь, парни. Лига нас трясти будет!

Несколько матросов засмеялись, но послышался и недовольный ропот: «Мы вместо них воров-бандитов бьем, а они нас за это еще и шмонают». Родри с Датаном не проронили ни слова.

Лейтенант с подчиненными поднялись на борт, за ними — Сторверк. Оливер подивился его хладнокровию. Ведь в число «своих» он включил не только их с Селией, но и Вальтария в трюме… А это весьма опасно — официал может свериться с корабельной росписью, и, если учитывать, что главное назначение Лиги — борьба с незаконной работорговлей, Сторверку грозит суровое обвинение, и, что самое обидное, ложное.

Капитан, поднимаясь по трапу, оглянулся и сделал знак следовать за ним. Поскольку его можно было понимать широко, за Сторверком на борт поднялись не только Родри с Датоном, но Оливер, Селия и часть команды.

Обыск уже шел — привычно и сноровисто. Поскольку быстро обнаружилось, что наверху нет ничего, что могло бы привлечь внимание Лиги, лейтенант пожелал спуститься в трюм. Что было ему позволено, и Сторверк даже приказал Родри сопровождать солдат. Что у него на уме? — думал Оливер, стараясь не выказать волнения. Однако он не мог осуждать капитана. Сторверк — хозяин на корабле, и ему виднее, что предпринять… и разве им с Селией не приходилось бывать в подобных же переделках? Несколько солдат Лиги осталось на палубе, и Оливер не мог переговорить со Сторверком незаметно.